Рассказ
Был день, и не было в нем ничего необычного. Было много
света, и не было в нем радости. Сплошной стеной крупные хлопья снега с
утра размеренно опускались на землю, спеша убелить все, к чему
прикасались. Природа, стремясь приобрести легкость и пышность, сменяла
свои темные одеяния на белые.
Две фигуры шли сквозь снег. Идущая впереди женщина пыталась
открыть колею для мальчика лет 8-9. Оба были одеты не по погоде. Женщина
в чем-то бесформенном, перевязанная длинным и широким платком, на
мальчугане был пиджак, больше него и по годам, и по размеру. Голова
завязана какой-то тряпкой. Он еле вытаскивал ноги из снега, опущенные
плечи и сгорбленная спина выдавали крайнюю усталость.
Они шли уже достаточно долго. Выйдя из села Мадан рано утром,
они направлялись в деревню Шахназар, где жил отец женщины. Раньше она
была замужем за довольно обеспеченным крестьянином. Когда началось
раскулачивание, они потеряли все. Со свекром, со свекровью, двумя детьми
и мужем она бежала в греческое село Мадан в Грузии. Самому младшему
мальчику, с которым теперь она находилась в пути, было тогда лишь три
года. В селе их приняли не очень благосклонно, но прогонять не стали.
Жили в землянке, похожей на большую нору. Там же родились еще два
ребенка - мальчик и девочка.
Начавшаяся война 41-го навсегда забрала мужа. Они батрачили, собирали
в лесу хворост, отчаянно пытаясь выжить. Дети, мимо которых проносилось
детство, работали по мере сил, которые никто не мерил. Когда
становилось совсем плохо, женщина пешком направлялась в Шахназар
(Калининский район Армянской ССР). Отец, всячески экономя, припасал для
нее еду - в основном картошку. От красоты дочери остались только глаза -
большие и неизменно печальные. Он провожал ее до тех пор, пока не
чувствовал, что сил осталось только на обратный путь. Когда старшему
исполнилось 10 лет, она начала брать его с собой. Но сейчас он сильно
ослаб, и пришлось взять среднего. На отца рассчитывать уже не
приходилось.
Малыш шел молча. Ему очень хотелось остановиться и отдохнуть, а еще
лучше лечь прямо в снег и закутаться в него. Еще больше хотелось есть,
так как в этот день он ничего не ел. Казалось, что стоит только поесть,
усталость мигом пройдет.
- Мама, скоро мы дойдем? - жалобно, уже в который раз обратился он к матери.
- Потерпи, сынок. Уже мало осталось, - с разрывающимся сердцем вновь соврала женщина.
- Я устал, я есть хочу, мама! Почему ты не взяла с собой хлеб? - плача, спросил малыш.
Мать остановилась, обняла его, стараясь дышать на его похолодевшее лицо.
- Милый мой, ну потерпи. Вот поднимемся на вершину, там будет церковь. Там тепло, согреемся, отдохнем и поедим.
Насчет церкви и тепла женщина не лгала, а вот поесть... было
очередной ложью. Женщина пыталась взять малыша на руки, но тот не
позволил.
- Не надо, я сам дойду.
Кое-как преодолев вершину, они подошли к церкви на краю леса. Из
всеобщей белизны она четко выделялась своими контурами и, крепко стоя на
земле, вселяла радость и уверенность. Хотя церковь стояла на отшибе,
люди часто приходили сюда, так как считали ее чудотворной. Когда и
почему она была построена, никто уже не помнил. Рядом был родник. Он
всегда предсказывал грядущие несчастья. Иссяк перед Геноцидом, перед
начавшейся Отечественной войной.
Женщина тщательно стряхнула с себя и ребенка снег и, взяв малыша за
руку, вошла в церковь. Войдя, она осенила себя крестом и пошла к алтарю.
Ребенок по примеру матери также перекрестился. Здесь действительно было
теплее, хотя церковь не имела двери. Мальчуган последовал за матерью к
алтарю. Подошел к матери, взглянул на ее лицо и испугался. Весь ее облик
выражал недоумение. Он проследил за ее остановившимся взглядом и увидел
под алтарем два маленьких хлебца, но в отличие от матери, обрадовался и
со словами "мама, хлеб!" метнулся к ним. Женщина оторопело продолжала
смотреть, потом перевела взгляд на грубый крест.
Мальчуган упоенно жевал, издавая непонятные звуки, похожие на мурлыканье.
- Он еще теплый, мама, - радостно и немножко невнятно проговорил он.
Закончив с первым хлебом, он глубоко и удовлетворенно вздохнул совсем не по-детски и потянулся ко второму.
- Не надо, милый, оставь, - вскинулась женщина.
- Почему? - только и выговорил малыш.
Женщина, обняв, напряженно думала над ответом на это простое "почему", но не могла найти.
- Нельзя, сынок. Второй - для других, - только и смогла выговорить она.
Малыш непонимающе посмотрел на нее, пытаясь сам найти ответ.
- Кругом ведь никого нет, кто это - другие?
Отдохнув, они вышли из церкви в снег.
* * *
Джиблаз Самсонович был человеком "союзного масштаба" и знатным
сыроделом - поднимал производство в Калининском районе, в Карабахе, в
Краснодарском крае и в Сибири. Где бы он ни работал, выпускаемый им сыр
назывался условно "Джиблазовским". Его ценили как знатока своего дела и
уважали за трудолюбие и справедливость. Досконально зная сыродельное
производство, мог заменять и лаборантов, и технологов, и инженеров.
Руководители старались не вмешиваться, будучи уверенными, что всегда и
все будет в порядке. К тому же Джиблаз Самсонович был человеком крутого
нрава. Он не переносил нечистоплотности и расхлябанности в работе,
искоренял воровство. Одному богу известно, как он умудрялся всегда
перевыполнять план и в то же время выделять своим рабочим им же
установленную долю. Начальники также были довольны. Периодически
выпускалась "левая" продукция, а сыр всегда и неизменно оставался
отличного качества.
Высокий рост, крупное телосложение, орлиный нос и прямой открытый
взгляд Джиблаза Самсоновича внушали уважение. Когда замечал нерадивость,
мог разораться, но никого не оскорблял, а когда приходили к нему с
просьбой, всегда старался помочь. Таким он был и у себя дома. Жена и
дети не осмеливались противоречить ему ни в чем, а семья была большая.
Впрочем, понятие семьи для него не ограничивалось только своими
домочадцами. В нее входили и семьи двух братьев и сестры. Не будучи
старшим, он все же считал себя ответственным за всех - тому нужен дом,
этому - учиться или жениться.
Что касается внуков и внучек, то здесь был полный "беспредел". Они
буквально вили из него веревки. Малейшее их желание выполнялось
незамедлительно, и они никогда не упускали возможности пожаловаться деду
на старших. Джиблаз их выслушивал с суровым видом, хмурил брови и
обещал разобраться. Единственное, чего он требовал от малышей, чтобы те
не перечили старшим.
Требования были и к старшим - "не выносить сор из избы", радеть о
чести семьи, всегда держать слово. Если что-то сказал, то обязан слово
сдержать. Тут уж хоть в лепешку расшибись, хоть кровь из носа, но
сказанное сделай. Потому что долги надо возвращать, как материальные,
так и нравственные. Настоящего мужчину выделяет чувство справедливости.
Таким был Джиблаз Самсонович и шел он по жизни с высоко поднятой головой, как сейчас.
* * *
Он поднялся на вершину и оглянулся вокруг. Был день, и был он
необычным в своей благостности. Было солнце и много света, и были в нем
теплота и ласковость. Он стоял во весь рост, гордый тем, что оказался на
вершине. Много лет в мыслях он шел по этому пути и наконец прошел его.
Бога, которого он искал всю жизнь, нашел в себе и постиг через свое
сердце, сердце, бьющееся в такт справедливости, и открытое любви. Теперь
он всей своей сущностью ощущал то беспредельно Мудрое и Справедливое,
что окружало его. Оно было в каждом камне, в каждом дереве и в свете,
щедро льющемся сверху. Он прошел свою дорогу, которая была предназначена
провидением, никогда не искал другой и прошел ее с гордо поднятой
головой.
Стоя на вершине, он не ощущал себя здесь лишним и что-то искал
взглядом. Когда нашел, удовлетворенно хлопнул себя по груди и бодрым
шагом начал спускаться. Цель была близка, и Джиблаз шел, не чувствуя
своих лет. Не выбирая дороги, он уверенно продвигался вперед, несмотря
на начавшийся очередной подъем и лесистость местности. Когда поднялся на
вершину, оказался лицом к лицу со старой церквушкой.
Джиблаз мгновенно остановился, потом снял кепку и, подойдя ко входу,
поцеловал стену, как целовал родных ему людей, перекрестился и ступил в
полусвет.
Более 60 лет он шел к ней и наконец дошел, опустился на колени перед
алтарем, расстегнул куртку и, достав из-за пазухи завернутый в
целлофановый пакет хлебец, дрожащими руками положил его под алтарь,
возвращая свой последний долг.
Армен ПЕТРОСЯН
http://www.golosarmenii.am/ru/20301/culture/20909/
|