Сегодня герой войны вместе с семьей живет в квартирке общежития аэропорта "Эребуни”, не имея необходимых средств к существованию и, судя по всему, судьба его мало кого волнует. Об этом, о нашем постыдном равнодушии к забытым героям, о нашей неблагодарно короткой памяти и была рассказанная на страницах газеты история. Поведав читателям о судьбе Арутюна Давтяна, мы хотели привлечь внимание к судьбам многих участников войны, обделенных сегодня нашим вниманием и заботой.

Реакция на статью последовала незамедлительно — бурная и довольно неожиданная для нас. История, рассказанная со слов Давтяна, другим ее участником была пересказана с точностью до наоборот. К подробностям мы еще вернемся, даже не видя в этом особого смысла, но главное было вовсе не в этом... Многие из бывших участников карабахской войны, которых взволновал этот материал и которые собрались в редакции, высказывались в основном в том смысле, что вообще бессмысленно затрагивать эту тему — все равно это ни к чему не приведет.
"Вы напрасно поставили знак вопроса в заголовке материала. Это давно не вопрос — 20 лет мы давно и прочно забыты. Кто нас вспоминает? Даже открытку к празднику не пошлют. Ну написали статью, взволновали всех, люди вернулись памятью к тем годам и больнее стали сегодняшние обиды. От всего этого только увеличивается число инсультов и инфарктов. Не нужно ворошить прошлое, все равно ничего не изменится”, — сказал один летчик.
"Не судите нас строго, мы все немного неадекватны, нам очень трудно выживать”, — сказал другой участник нашей встречи, который не захотел быть названным. И потому мы долго колебались — стоит ли вновь возвращаться к этой истории 20-летней давности, возвращаться, заведомо зная, что ничего изменить не сможем, что голос летчиков, каждого из которых, мы подчеркиваем, каждого можно без всяких скидок назвать героем, все равно не будет услышан в нашей исполненной прагматизма и борьбы за выживание мирной жизни, которой мы обязаны им. Но даже сознавая это, мы все же решились еще на одну попытку и для этого вновь вернемся к нашей истории, действующими лицами которой были три человека — летчики Арутюн Давтян, Михаил Андреасян и бортмеханик Артавазд Саакян. Все случилось 9 мая 1992 года — день взятия Шуши. В целях полной объективности мы вынуждены еще раз повторить рассказ Арутюна Давтяна, без чего наше изложение было бы неполным:
В тот день мы были в резерве, сидели в эскадрилье. Второго пилота и бортмеханика отпустили. Но нужно было снова лететь в Карабах, с нами вызвался лететь Миша Андреасян, который хотел повидать брата, воевавшего в Шуши. У него не было задания — он летел как выполняющий функции второго пилота. Мы нашли нашего бортмеханика Артавазда Саакяна и полетели. Когда мы приземлились на аэродроме Ходжалу, нас предупредили , что он обстреливался, и вражеский штурмовик может вот-вот вернуться, поэтому надо быстро лететь обратно. В этот момент я увидел этот самолет и закричал: "Сейчас будет бить, скрывайтесь!” Фидаины, которых мы должны были везти в Ереван, вбежали в здание. Азербайджанский CУ-25 пустил в район стоянки наших самолетов 4 ракеты — не попал. Одна ракета упала в нескольких метрах и, к счастью, не разорвалась. В этот момент самолет азеров, видимо, пошел на заправку, а я крикнул: "Ребята, быстрее садитесь в самолет, взлетаем!” Я запустил двигатели самолета. После взлета из Степанакерта прошло 8 минут, и вдруг машина затряслась, опустила крыло — было ясно, что нас сбили. Что делать? На борту 28 фидаинов, среди них раненые, нужно принимать срочное решение. Я передал штурвал Андреасяну и вышел в салон, чтобы посмотреть, что случилось и успокоить людей. Один фидаин порывался броситься в аварийный люк, но его удалось остановить. Я посмотрел и увидел, что горит крыло с правой стороны. Как потом стало известно, 6 снарядов попали в правое крыло. Топливо пока есть, но как только оно закончится, начнет гореть крыло. Самолет в воздухе сгорает гораздо быстрее, чем на земле. Мы приняли решение выключить двигатель и так долетели до Сисиана, где должны были совершить аварийную посадку без выпуска шасси и закрылков, так как отказала гидросистема. Андреасяну не удалось правильно подводить самолет к ВПП. При высоте 50 метров и скорости 250 км/ч без закрылок и шасси самолет бы упал за полосой, поэтому нужно было принудительно посадить, что и сделал я как командир. Бортмеханик подтверждает о падении самолета с нескольких метров, это была грубая посадка. Переднее колесо ударилось о полосу, из-за чего Андреасян очутился на полу кабины, так как не был пристегнут, потом самолет поднял нос и хвостом ударился о землю, потом еще раз ударился, сломал стойку, стал катиться по полосе. Перед посадкой я потребовал, чтобы Миша пристегнулся — он отказался, именно поэтому от сильных ударов машины о землю он ударился, упал и повредил себе позвоночник и не мог самостоятельно двигаться, наш бортмеханик вынес его из самолета. Я кое-как выбрался из самолета, так как за нами летел наш товарищ Ашот Чилингарян, я прошел метров 60 предупредить его, чтобы он пошел на второй круг, так как на полосе валялась часть закрылок от нашего самолета, что он и сделал и что может сейчас подтвердить. Тогда, в состоянии какого-то аффекта, я не чувствовал боли — сгруппировавшись, согнувшись в три погибели, я заставил себя выйти из самолета, хотя для многих это представляется невозможным, учитывая мои травмы. Теперь Андреасян утверждает, что я тогда убежал трусливо прятаться. Но тот, кто не струсил в горящем самолете, не струсит и в поле — это же ясно. Мы вместе пережили это испытание, а теперь, оказывается, все лавры Мише, а я трус. Тогда мы с Мишей договорились, что не будем "якать”, все что нам удалось сделать, сделали мы, а не каждый по отдельности. Даже в книге Анаит Чибухчян я не говорю только от своего имени. Но мой коллега не сдержал слова, поддавшись искушению лаврами.

Бортмеханик Артавазд Саакян: Не так давно приходили документалисты — снимать фильм про ту историю. Потом фильм вышел, но только про Мишу, меня там вообще нет. Поверьте, я говорю не из честолюбия, я вообще никогда об этом не рассказываю — вот только раз писательнице для книги и вашей журналистке по их же просьбе. К слову, к журналисту "НВ” я лично не обращался, историю Елене рассказал другой человек, а она, занимаясь социальными вопросами, оказалась в нашем общежитии. Мы не для славы все это делали, не для почестей. Только обидно, когда правду искажают и еще перед семьей своей стыдно, что я мужчина, солдат, который всегда выполнял свой долг, так и не сумел создать ей нормальную жизнь.

Микаэл Андреасян: Накануне того дня я уже сделал 3 рейса, 4-й — ночью, 9 мая у меня был выходной. Собрались с ребятами хорошо отдохнуть, даже двух баранов привезли. Но тут от генерала Петроса Аствацатуряна приказ — нужно лететь. Я сел справа — на место второго пилота, слева — на месте первого — Арут. И тут мы увидели, как вражеский самолет крутанул вокруг Шуши. У нас на борту 7 фидаинов и раненые есть (между тем все свидетельствуют, в том числе начальник управления полетами С.Ванцян, что на борту самолета было около 30 фидаинов. — прим.”НВ”). Вдруг послышался сильный удар по крылу, мы поняли, что самолет подбили, надо срочно садиться. Ближе всех был Сисианский аэропорт, нужно любой ценой дотянуть до него. Самолет уже вел я, пришлось сажать его без шасси — "на пузо”. Люди стали выбираться из машины через аварийный выход, я оказался зажатым между штурвалом и креслом. Потом чувствую, с позвоночником что-то неладно — не могу шевелиться. А машина может в любой момент взорваться. Смотрю, никого нет — все во главе с Арутом убежали, в самолете один бортмеханик Арто. Он меня и вынес из самолета и отнес на безопасное расстояние. А я ему сказал, чтобы он вернулся в самолет и посмотрел, вдруг там кто-то остался. Он пошел — сказал никого. Потом "Скорые” подъехали, забрали нас в сисианскую больницу — у меня оказался перелом позвоночника. Вертолетами нас доставили в Ереван. Долго лечился. Теперь не летаю, работаю начальником штаба в "Армавиа”. Пенсию по инвалидности с летчиков сняли, так что работать нужно. Возглавляю Совет ветеранов — пилотов карабахской войны, никакими привилегиями не пользуюсь, так же как и другие мои товарищи.
Меня в вашем материале знаете что больше всего обидело? Написали, что я подсуетился и получил Крест первой степени, в то время как Арут, который спас самолет — получил Крест второй степени. Мне не было никакой надобности суетиться — я воевал честно, как и два моих брата, в течение дня я совершал несколько боевых вылетов, только за 40 дней меня сбивали дважды. Свой Крест я заработал не конкретно за 9 мая, а за всю войну. Что же касается того полета, о котором у нас с Арутом разные версии, то всему этому есть только один свидетель, находившийся с нами в кабине пилотов — бортмеханик Артавазд Саакян. Спросите у него.
Встретиться с Артаваздом, как оказалось, невозможно, поскольку он находится за рубежом. Но его свидетельство есть в дважды изданной книге Анаит Чибухчян, кстати, тоже участницы нашей встречи. В этом сборнике собраны документальные рассказы всех летчиков — участников карабахской войны.

Артавазд Саакян: 9 мая я был в резерве. Командир Арутюн Давтян должен был лететь в Степанакерт, но у него не было ни второго пилота, ни бортмеханика. Я сразу согласился лететь с ним — мечтал увидеть освобожденный Шуши. Миша, который только вернулся с полета, выразил желание лететь с нами. Так мы полетели: командир — Арут, инструктор — Миша и я — бортмеханик. Когда прилетели в Ходжалу, нам сказали — быстро возвращайтесь назад, нас недавно бомбили. Мы посадили в самолет фидаинов и спиралью поднялись в небо. За несколько минут до нашей границы послышался удар. Командир приказал мне проверить двигатели. Наши приборы не показывали пожара — красная лампочка не горела. Но тут загорелось правое крыло. Чтобы в салоне не возникла паника, мы закрыли дверь кабины, приняли решение об экстренном снижении и аварийной посадке в Сисиане. Перед посадкой Миша приказал открыть форточки. Уже при посадке самолет упал с нескольких метров. Газ попал в салон. При грубой посадке Мишу заклинило между штурвалом и креслом, крикнул мне, что не может двигаться, не чувствует ног. Я вынес его, потом вернулся посмотреть — не остался ли кто еще в самолете.

Мелкон Ованнесян — ветеран трех войн: Я не находился в том самолете, но близко знаком из 28 с 25 азатамартиками, которые летели на том самолете. Они все считали минуты, когда долетят до нашей границы. Осталось совсем ничего, когда их настиг снаряды СУ-25. На борту были все люди бывалые, они прошли войну, а все-таки было страшно вдруг оказаться в горящем самолете. Они рассказывали, как в салон вышел командир Давтян, он был спокоен и их тоже успокоил. Им повезло, что команда была отличная и в этих экстремальных условиях летчики сумели посадить самолет и спасти всем жизни. Они до сих пор благодарны им за это, как благодарны и их дети, которые не остались сиротами.

Из свидетельства воинов-освободителей — Рафика Мурадяна, Есайи Барсегяна, Зограба Хачатряна, находившихся в потерпевшем аварию самолете (свидетельство подкреплено подписью и печатью):
"Был день 9 мая 1992 года. Армянские летчики осуществляли боевые полеты Ереван — Степанакерт — Ереван. В районе 19:15 в Степанакертском аэропорту совершил посадку самолет Як-40 N87532, который привез из Еревана около 35 бойцов-освободителей. В аэропорту на тот момент были еще 3 самолета Як-40, принадлежащих армянской авиации, чьи летчики ушли осматривать освобожденный город Шуши. В районе 20:10 в воздушном пространстве Шуши показался истребитель Су-25, принадлежащий азербайджанским ВВС, который выпустил несколько ракет в сторону города Шуши, выполнил поворот и взял направление на Степанакертский аэропорт. Ворвавшись в воздушное пространство Степанакерта, самолет Су-25 выпустил оставшиеся в его арсенале ракеты по 4 самолетам Як-40, стоявшим в аэропорту. Наши самолеты не пострадали от обстрела. Одна из ракет вонзилась в асфальт на расстоянии нескольких метров от самолетов и по счастливой случайности не взорвалась. От осколков взорвавшихся ракет получили легкие ранения несколько бойцов-освободителей, находившихся в аэропорту. После обстрела аэропорта истребитель Су-25 взял направление на Агдам. В этот момент командир самолета Як-40 Арутюн Давтян крикнул: "Парни, возможно Су-25 вернется и повредит самолеты, давайте хоть этот один спасем”.
Он бегом вошел в самолет и немедленно запустил двигатели. В это же время, мы — 27 бойцов-освободителей, часть которых была ранена — поднялись в самолет. Спустя несколько минут самолет уже находился над облаками и взял направление на Ереван. Через 6 минут после взлета самолет неожиданно содрогнулся и один из находившихся в самолете арцахских воинов-освободителей вскрикнул: "Турки подбили”.
От пулеметной очереди вражеского самолета Су-25 пострадало правое крыло нашего самолета. Это заметили несколько бойцов-освободителей, в их числе житель аштаракского села Кош, воин-смертник Есайи Барсегян. Крыло самолета загорелось. В самолете началась паника. Тотчас же в салон вошел командир самолета А.Давтян. Посмотрел из иллюминатора на горящее крыло, успокаивая бойцов-освободителей, предпринял аварийную посадку. Незамедлительно выключил правый двигатель и приказал спустить самолет внутрь облаков во избежание второго нападения врага.
Послышался шум взрыва. Как потом выяснилось, взорвались находившиеся в самолете кислородные баллоны. Огонь и душащий дым стали проникать в салон. По приказу командира были открыты все аварийные двери. Секунды казались вечностью. В любой момент горящее крыло могло отвалиться и гибель была б неминуемой. Через 8-10 минут после того как самолет Як-40 был подбит, мы были на взлетной полосе Сисианского аэропорта, где не было никакого освещения. В этих сложных условиях командир и экипаж корабля с большим трудом направили самолет на посадку. Только после трех сильных ударов командиру удалось резко снизить скорость самолета. При втором ударе от правого крыла отвалился кусок, от третьего — хвост, и неуправляемый самолет остановился на расстоянии всего 3-4 метров от края пропасти. Подошедшие на помощь местные перевезли нас с Сисианскую больницу. Там нам оказали первую медпомощь, а потом нас на двух вертолетах транспортировали в Ереван.
Прошли годы. Героический поступок командира самолета Як-40 и его экипажа и совершенная в сложных условиях беспримерная посадка, подарившая нам всем вторую жизнь, никогда не забывается в наших семьях и семьях наших друзей-бойцов, в кругу родных и знакомых”.
Так думают все, кто спасся в тот день благодаря исключительному мужеству, высокому профессионализму, самоотверженности наших военных летчиков. Как-то Аруту Давтяну довелось быть в селе Кош в гостях у азатамартика Есаи, тоже участника того навсегда памятного рейса. Есаи подвел к Аруту своего сына со словами: "Вот смотри и запомни, это человек, благодаря которому у тебя есть отец”.Эти слова многого стоят и, возможно, они и есть самая высокая и почетная из всех наград.
Итак, вопреки настойчивым просьбам некоторых летчиков, убежденных, что новая статья только подольет масло в огонь, вопреки собственным колебаниям, мы все же решились на повторное обращение к этой очень мучительной и деликатной теме. Но вернулись не для того, чтобы, взяв на себя роль судей, решать, чья версия этой майской драмы в воздухе правдивее и точнее.
Да, в этой истории много противоречий, в версиях изложения одного и того же события некоторые детали не совпадают. К примеру, Андреасян утверждает, что в самолете было 8-9 азатамартиков, а Давтян настаивает, что их было 28, и это подтверждают и один из находившихся в машине фидаинов Мелкон Ованнесян, и тогдашний начальник управления полетами Сергей Ванцян. Некоторые из летчиков считают, что именно Арут как командир должен был удостоиться Креста первой степени, других несколько коробит, что в уже упомянутой книге Анаит Чибухчян рассказу Андреасяна о себе отводится гораздо больше места, чем других летчиков, имевших не меньше, а, возможно, и больше заслуг. Трудно совместить и проявленное Давтяном мужество в терпящем бедствие самолете с его "трусливым бегством”, в котором его обвиняет коллега. Но цель нашей статьи — не скрупулезное расследование, не разбор этого полета, не определение степени проявленной летчиками отваги в тот экстремальный час. Как утверждают их товарищи, все они люди мужественные, отважные, достойно и честно прошедшие войну. И потому не суть важно, в чьих руках был штурвал, кто с какой стороны сидел, кто именно посадил самолет, сколько азатамартиков было в нем. Была экстремальная ситуация, был суровый экзамен на мужество и выживание и было огромное небо — одно на троих.
Они все герои, все, кто хоть раз в ту войну взлетел в ежеминутно грозящее гибелью небо. Они делали это многократно, они честно исполнили свой долг перед страной и перед нами, мы — нет. Мы не дали им и малой толики того, что они заслужили, и скорбная участь многих ветеранов войны и их семей — постоянный укор нашей совести. Мы с легкостью бросаем деньги на организации праздничных шоу, раздачу дорогих призов звездам шоу-бизнеса, на возведение элитных строений, но при этом сотни наших азатамартиков уже 20 лет ютятся в крохотных квартирках и общежитиях, лишенные средств к существованию, не имея денег на лечение недугов, заработанных во время войны. Они очень устали, наши ветераны, несгибаемые и отчаянно мужественные на войне, они беспомощны и растеряны перед напористым прагматизмом и потребительством нашей сегодняшней мирной жизни, в которой многие из них так и не нашли себе место. Стыдно смотреть им в глаза, за всех нас стыдно.

Как-то одного боевого генерала спросили, что самое главное для правдивого и точного описания войны. Он ответил: "На войне главное не кто, а как. Именно поэтому самый почитаемый герой во всем мире — Неизвестный солдат, а самая почитаемая могила — Братская, на которой не ставят крестов и где не рыдают вдовы. Война - это самая общественная мужская работа, а победа в ней — совокупный подвиг всех участников”. У войны свой нравственный градус, своя точка отсчета, свои оценки и критерии, свое чувство справедливости. Это уже потом в мирное время некоторые пересчитывают Кресты и ордена на своей и чужой груди и, случается, даже изменяют святому воинскому братству. Но это не от того, что они стали хуже, а от того, что не всем удалось удержаться на той нравственной высоте в их несложившейся замордованной мирной жизни, которая оказалась слишком и суровой, и несправедливой к ним. На войне есть неизвестные солдаты, в мирной жизни не должно быть неизвестных и забытых ветеранов.
В мирное время, оправившись от последствий войны, страна была обязана обеспечить пристойную жизнь каждому из них — персонально и поименно. Этого не сделали. Наше повторное обращение к этой теме — попытка еще раз ударить в набат нашей общей памяти, еще раз воззвать к нашей общей совести и напомнить о тех, кому в той войне выпало жить, но как...

На снимке: Арутюн Давтян

Валерия ЗАХАРЯН,
Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН, Николай БАБАДЖАНЯН

http://www.nv.am/index.php?option=com_content&view=article&id=17678:2012-02-07-08-39-22&catid=8:2009-06-06-11-27-35